БТР-2018. День 3. Прогулка в темноте

….Тащитесь, траурные клячи!
Актеры, правьте ремесло,
Чтобы от истины ходячей
Всем стало больно и светло!
В тайник души проникла плесень,
Но надо плакать, петь, идти,
Чтоб в рай моих заморских песен
Открылись торные пути. 

Старая кляча Жизнь предстала во всей своей уродливости и неподдельной красоте, многовековой мрачной изворотливости и поэтически возвышенной образности в спектакле «Прогулка в темноте» культурного центра «Хитровка». Вместе с режиссером и художником Ириной Кондрашовой и ее источником вдохновения картиной Марка Шагала «Над городом» зритель за час пронесся в жизненном кратком потоке событий человека, резко ощутил всю фактуру жизни, обычно теряющейся в серых буднях. Нас окунули во мрак первобытия, в темную вязкую материю темноты, воспринимающуюся на психофизическом уровне, вовлекающую в саму ткань спектакля. Этот мрак своеобразная точка невозврата, из которой непременно сотворится нечто. Вселенная человека вырвалась из объятий Большого взрыва, что и продемонстрировали актеры Денис Ткачев и Ирина Ткачева, а также оператор Михаил Волгусов. 

В хаосе бомбежки и взрывов, в начале конца, деструктивной разрухе жизни, когда над пустынной выжженной землей носится лишь гул холодного ветра, возрождается новая жизнь. Позади лишь обломки воспоминаний: свадьба, позабытое творчество, осколки красного новогоднего шара, отзывающиеся воплем ужаса убитого. Перед нами открывается удивительный миниатюрный мир, созданный из папье-маше, из газеты и клея. Это искусственный или лучше сказать искусно имитирующий настоящий мир, столь же хрупкий, недолговечный, как и бумага, промокающая и деформирующаяся. Спектакль-прогулка создан на стыке «театра художника» и «театра предмета» с техникой театра кукол и медиаинсталляции, создающей дополнительное символическое измерение. 

Режиссер вводит несколько игровых плоскостей, в монтаже которых и рождаются нужные эффекты и смыслы. Существует живой план – это актеры, работающие в спектакле; пространство микромира, выстроенного из папье-маше; пространство, дающиеся в объективе камеры, пристально наблюдающей и трансформирующей действие в его целостности; также существует еще одна плоскость, возникающая, возможно, случайно – это съемка-съемки, когда на экране отражается двойная картина действия. И есть пространство зрительского восприятия, проникающего и связывающего одновременно все между собой. Мы наблюдаем процесс со стороны, но находимся и внутри него. Отчуждение съемкой с одной стороны дарует совершенно иное игровое пространство с другой. Эта многомерная оптика благоволит к появлению безумных фантастических, иногда даже фантасмагорических образов, иллюзий, фантазий, а плотность кадрирования и гонки смыслов настолько велика, что в одном спектакле уживаются и «у Лукоморья дуб зеленый» с русалкой и расчлененным ученым котом, и Вавилонская башня. Человек является порождением этого дискретного мира и одновременно его частью – ведь он лишь крошечный фрагмент огромной Вселенной, заключающей все-таки и Вселенную в себе.

Создатели линейно идут по основным этап жизни человека: рождению, детству, юношеству, зрелости и смерти со всеми мелкими подробностями жизненного балагана. Вот, словно из механического пианино возникает длинная нотная вдохновенная лента, испещренная загогулинами нот, согнувшихся под творческими порывами художника, также как человек под обстоятельствами. Она свободно парит в изощренном пластическом рисунке, извиваясь в руках актера, олицетворяя и творчество, и саму жизнь человека. Символическая структура спектакля рождается в ассоциативном монтаже образов, позволяющих этим же нотам стать одиноким парусом («Белеет парус одинокий…»), плывущим по течению жизни, творящим новую музыку. Резко обозначается конфликт нового и строго, воплощаясь в условном музыкальном капище, где сложили свои головы старые ноты на благо новой музыки, т. е. нового творчества.

Здесь поэзия находится в вечном конфликте с пошлостью бытия, где люди оказываются висельниками от жизни, бесцельно мчащимися по жизни в набитых автобусах. «Живые спят. Мертвец встает из гроба,/И в банк идет, и в суд идет, в сенат...». Грустных весельчаков без мышц и животов лишают оставшихся духовных ценностей, отсекают все светлое секатором и перерабатывают в деньги. Циркуляция человека в природе. Коробка быта схлопывается, как клетка, запирает в своем порочном кругу безысходности, жизненный котел переваривает жизненные остатки и выпускает измочаленное неодушевленное, опустошенное существо. Еще один максимально концентрированный образ – человека распятого на циферблате времени, охваченного буйством потока чисел. Что это? Пляска смерти-жизни?  

На черных виселичных балках
Висят лихие плясуны.
Кривляясь в судорогах жалких,
Танцуют слуги сатаны.

Как дернет Вельзевул их за ворот и, шлепнув
Поношенной туфлей по лбам, едва-едва
Совсем не оборвав, — как пустит их, притопнув,
Плясать, плясать под звон седого рождества.

И лбами чокаются тощие. И в лязге
Шарманочном трещат их ребра, загудев.
Сшибаясь грудью в грудь, трясутся в гнусной ласке,
Вполне приемлемой для полногрудых дев.

Ура! Сигают вверх — просторно в балагане.
Легко весельчакам без мышц и животов.
Бой это или бал, — но в диком содроганье
Сам Вельзевул смычком пиликать им готов.

Спектакль был бы излишне мрачен, если бы не внутреннее лучеиспускание надежды и позитива. Это любовь и творческие порывы, это осознание своей истинной цели в мире. «Прогулки в темноте» ведут со зрителем серьезный философский разговор, позволяя на час задуматься о смысле и наполнении собственной жизни. Душа человека материализована в луч, пучок света, пульсирующий, яркий, динамичный. Это путь человека из небытия через множество жизненных бытовых перипетий к Свету. И именно этот луч света в финале, несмотря ни на что посылается в макрокосмос, открытый мир, где воссоединяется с Душой мира.